Может быть, вы знаете футболиста Джоуи Бартона. Вне поля он любит по­драться: недавно он отбывал срок за нападение и имеет су димость за нанесение тяжких телесных повреждений. А однаж­ды он наехал машиной на чело­века в два часа ночи в Ливерпуле.

Можно подумать, что на поле все по-другому, но нет! Его удаляли за то, что он ударил игрока другой команды под дых, а дальше, на пос­леднем матче животрепещущего чемпионата этого года, увидел незащищенное горло другого игрока и просто подумал: "Дела пойдут лучше, если я двину ему по горлу локтем”. И двинул.

Рефери выдал красную карточку, а он в ответ пнул другого соперника и попытался ударить головой третьего. В результате большинство футбольных фанатов осудили его за грязную игру. Но я не уверен вот в чем.

Сам я никого не ударю, кроме, пожалуй, Пирса Моргана. Я за все школьные годы ни разу не подрался. Даже когда донкастерские ребя та положили мне в фуражку собачье дерьмо, потому что я носил шарф "Челси”, я оставался спокоен и вежлив. Хотя обидно было до слез.

Но даже при том, что я не пинаю под дых Джеймса или Ричарда, я понимаю, почему люди вроде мистера Бартона испытывают потребность бить своих коллег и соперников.

Это хорошо объяснил член партии лейбористов Эрик Джойс, который в начале года, выпив в баре Палаты общин, увидел пару тори и побил их. Говорит, такой уж он человек. Кто-то решает споры ручкой, кто-то обращается к закону. Он решает споры кулаками и считает: если два мужика вышли поговорить во двор, это их личное дело. И он прав. Так и есть.

Более того, очень важно, чтобы в Парламенте были разные люди, чтобы были представлены все срезы общества: аристократы, бродяги, мошенники, лжецы, викарии… и любители подраться в пабе. Потому что как ты можешь представлять людей, если ты не такой, как они?

Я, пожалуй, скажу даже больше. Иногда мы видим, как иностранные парламенты превращаются в копошащуюся потную массу, где всласть награждают друг друга тумаками. И я думаю, что иногда стоит устроить то же самое в нашем. Поэтому говорю вам, мистер Кэмерон: когда в следующий раз мистер Милибэнд будет нарываться, прыгайте через стол и дайте ему как следует по яйцам.

Хотелось бы видеть нечто подобное и на Уимблдоне. Ты всю жизнь потеешь: тренируешься, тренируешься, не пьешь, не куришь и жертвуешь всеми удовольствиями, которые может предложить жизнь, чтобы стать лучшим из лучших из лучших. И вот матчбол. Подача в ауте. Но судья на линии, престарелый учитель географии в дурацкой шляпе, говорит, что аута не было! Вся жизнь насмарку. И кто скажет, что ты не прав, если в запале ты подбежишь к судье и огреешь его ракеткой?

Помните, как Нельсон Пике пинал и мутузил бестолкового Элисео Салазара? Помните, как Михаэль Шумахер понесся по пит-лейну "выяснять отношения” с Дэвидом Култхардом? Мы же их понимаем? И более того – одобряем! Это моменты, которые мы смакуем и вспоми­наем снова и снова.

В Америке народ идет на матч по хоккею не для того, чтобы насладиться скоростью и точностью, а чтобы поглазеть на драку. И у нас зрители на регби всегда невероятно радуются, когда две восьмерки выбивают друг из друга пыль. Особенно, когда и остальные к ним присоединяются.

Дело в том, что сейчас нас программируют на то, чтобы сохранять спокойствие. Подставлять другую щеку. Мне это подходит. Я не люблю, когда меня бьют. Но в спорте и политике эмоции – оно и понятно – бушуют, как экваториальный шторм. Да и не свойственно это человеку: глубоко вздохнуть и продолжать. Вот почему, наверное, многие звезды спорта и политики сейчас так роботоподобны и скучны.

Все это наводит меня на мысль о недавней фотографии в газетах: джентльмен средних лет едет на велосипеде по сельской дорожке, а молодая женщина пинает его ногой. Видимо, он слишком медленно тащился посреди дороги, и женщина решила его проучить.

Все согласились, что женщина – угроза для общества и ее нуж­но запереть на всю оставшуюся жизнь. Потому что, если в спорте позволительно дать себе волю в горячий момент, вести себя так на дороге нельзя.

Однако прежде чем мы запрем эту женщину, давайте спросим себя: а что если ей только что ска зали, что ее мать попала в боль ницу и умирает? Что если, застряв за велосипедистом и все больше распаляясь, она узнала, что мать умерла? Можно ей было бы тогда пнуть того, из-за кого она не успела попрощаться с дорогим человеком?

Мне часто мешают водители, едущие по шоссе на скорости, которую считают безопасной. Чаще всего это пожилые люди. У них замедленные реакции, и на скорости выше 35 км/ч они чувствуют себя неуютно. К тому же им некуда спешить, и они считают, что и остальным спешить не следует. Поэтому они не испытывают вины из-за того, что за ними собирается хвост кипящих машин. Втайне их это даже радует.

"Если в спорте позволительно дать себе волю в горячий момент, вести себя так на дороге нельзя"

Чаще всего я с этим мирюсь. Если я могу обогнать, я обгоню, а если нет – включу музыку и расслаблюсь. Но если бы я спешил обезвредить бомбу, если бы у меня оставались считаные минуты? Что если у жены начались схватки? Что если бы я ехал к ребенку? Ситуация накалилась бы, и мне, одержимому гневом, в согласии с человеческой натурой пришлось бы столкнуть пожилую парочку и их идиотский Peugeot в кусты.

Велосипедисты постоянно впадают в ярость, и я их почти не виню. Потому что когда движимый глупостью или высокомерием водитель автобуса поворачивает налево, не включив поворотник, он чуть не проезжает по ним задними колесами. И велосипедист становится просто сосудом, переполненным допамином, серотонином и адреналином. Выскакивает из себя, как шуганутый кролик. И в этот момент бесполезно винить его за то, что он поднимается в автобус и спус­кает на водителя всех собак.

Вот к чему мы пришли. Наси­лие! Оно отвратительно, я его боюсь. Я хочу, чтобы кулаки у людей были из ваты. Но иногда… Хм-м-м.